Дома мы не нужны - Василий Лягоскин

Аль-Бакри тут же назначил Насера начальником караульной команды в количестве трех человек, ткнул пальцем в направлении, где каждый должен был обеспечить наблюдение и, дождавшись, когда воины разбегутся, выполняя приказ, отправился осматривать свои новые владения. Следом потянулись остальная троица с автоматами и парень в странном наряде с ребенком. Последний явно идти не хотел, но увидев как Сауд показал глазами на девочку, молча пошел за ним, впереди остальных воинов. Командира очень впечатлила расправа с Хафизом, да и нож, сделавший свою кровавую работу, укрылся где-то в широких складках его одеяния. Девочка опять была на руках парня; только раненый пес, остановленный взмахом ладони, остался охранять маленькое стадо из двух верблюдов и четырех (не ошибся Сауд) коз.

Прежде всего Аль-Бакри подошел к шатру. Шатер был великолепным; раньше в таких жили эмиры. Да и сейчас он был по карману очень немногим. Затканый внутри шелком, он не был обременен обилием обстановки. Вдоль стен его были в несколько рядов расстелены одеяла, по восточной традиции хан-атласные с верхней стороны; посреди шатра стоял столик, заставленный фруктами и сластями в чашах желтого металла («Золото», – равнодушно отметил Сауд). Рядом курился высокий кальян.

Аль-Бакри опустил полог шатра, не заходя внутрь – не потому, что не хотел топтать белоснежный войлок на полу: пусти он воинов внутрь, выгнать их оттуда получится не скоро. А в своем авторитете вождя он был уверен не столь сильно, как хотя бы час назад.

Дальше экскурсия пошла вдоль по периметру участка, составленного в основном фрагментами каких-то развалин, среди которых в разных позах застыли трупы – мужчин, женщин и совсем немногих (он увидел всего двух) детей. Если бы Сауд мог сейчас оживить Хафиза, он бы с удовольствием сам убил его, и не один раз. Не потому, что был таким человеколюбивым, нет. Почему-то Аль-Бакри был убежден, что никогда больше не попадет в Сирию; что жить ему дальше придется малым племенем, в котором так пригодились бы… ну хотя бы вон та красавица, несомненно арабка, хоть и белокожая, как европейка. Девушка лежала обнаженной в огромной ванне, из которой уже почти исчезла вода. Чуть выше ее левой роскошной груди темнели сразу два входных отверстий пуль, которые, пробив тело насквозь, разрушили и целостность толстой пластиковой емкости, созданной для любви и неги. Теперь тут ни тем, ни другим не пахло. Да еще этот баран!

Сауд резко повернул на звук. Баран, как оказалось был заперт в автомобиле-пикапе, «Фольксвагене-Амарок», какого Аль-Бакри никогда прежде не видел. Трехдверный, с длинным крытым кузовом, он был совершенно целым, не считая срезанного начисто регистрационного номера впереди. Его хозяина такое безобразие ничуть не волновало – он сидел, откинувшись на сиденье автомобиля, с пробитым пулей лбом и открытыми глазами, сохранившими удивленное выражение от картинки окружающего мира. Оболочная пуля со стальным сердечником несомненно пробила и сиденье, и тонкую стенку за ним, и несчастное животное, исходящее криком.

Командир не погнушался сам распахнуть обе двери пикапа – и тут же отпрыгнул в сторону, когда его едва не сбила с ног полноводная живая река.

– Один, два, три, четыре.., – он насчитал двенадцать овец, вырвавшихся из тесного плена; еще четыре оставались внутри – три лежащих неподвижно и четвертая, бьющаяся в судорогах и издающая тот самый душераздирающий крик.

– Абдалла, – подозвал он своего воина, тоже удивительным образом похорошевшего, – и ты, – ткнул он пальцем в парня в светлой домотканине.

– Меня зовут Хашимулло, господин, – он чуть поклонился Сауду и дернулся вслед за овцами. Впрочем, он тут же замер на месте – то ли потому, что его резко окрикнул командир, то ли потому что бараны и сами шарахнулись назад, ему навстречу, услышав как в глубине леса утробно взревел какой-то зверь. Ему ответил другой – более протяжно, с настолько дикой первобытной тоской, что воины, да и сам Аль-Бакри, наверное, побледнели и крепче стиснули приклады автоматов.

Но никто из дебрей не появился, и Сауд повторил:

– Абдалла и ты, Хашимулло, – займитесь баранами, – воины аллаха не должны остаться сегодня голодными.

Все еще озираясь на мрачный лес, командир отправился дальше, теперь уже только с одним бойцом. Они шли по кругу, огибая, а местами и перелезая через уцелевшие стены с удивительно ровными обрезанными торцами – здесь будто тоже порезвился великан с волшебной саблей; его внимание привлек роскошный лимузин строгого черного цвета, разрезанный вдоль ровно посредине, так что водитель, пристегнутый ремнем и одетый в не менее вызывающую ливрею, лежал в сидении на правом боку – тоже, к сожаленью, мертвый.

Аль-Бакри вдруг расслышал шепоток – такой тихий, что не наступи вокруг после душераздирающих звуков из лесов абсолютная тишина, он бы прошел мимо. Но нет – сильные руки отодвинули в сторону какой-то прилавок с наваленными на нем грудами женской одежды, и на воинов испуганно уставились тесно прижавшиеся друг к другу две молодые девушки – тоже, как и все вокруг, арабки. Одна из них, посмуглее, начала открывать рот, чтобы нарушить установившуюся вокруг тишину отчаянным визгом, когда Сауд, удивив воинов, а больше самого себя, необычайно мягким голосом остановил ее:

– Успокойтесь, сестры. Все кончилось. Аллах покарал нечестивца. Теперь я.., – он оглянулся на бойцов, – мы не дадим вас в обиду.

Еще больше удивились двое прожженных подонков, которые в последний год ничем, кроме убийств и насилия не занимались, когда поняли, что девушки поверили командиру. На их устах появились несмелые улыбки и они охотно присоединились к Абдалле и Хашимулло, разделывающих уже третью тушу. Впрочем, они тут же были отправлены на поиски приправ и специй, а также посуды, желательно казана, в котором Абдалла обещал сварить плов, достойный шейхов. Сварить из риса, полмешка которого он уже где-то раздобыл.

На немой вопрос командира он махнул рукой в сторону шатра:

– Там целая лавка – и рис, и маш, и много чего еще. Нават я уже замочил, – Абдалла показал какую-то кастрюльку с залитой водой горкой крупных горошин, – а хозяин дохлый лежит, платить не нужно.

Боец захохотал во все горло и пообещал, что кебаб будет готов даже раньше плова, а Аль-Бакри недовольно поморщился. Впереди было самое неприятное – надо было избавиться от трупов. Желательно закопать. Не только потому, что припекающее все сильней солнце подгоняло к этому. Он никак не мог забыть продирающих до самых костей лесных криков. Не убери все вокруг, скоро сбегутся и слетятся все падальщики вокруг, а что тут будет твориться ночью!?

В том, что в окружающем их лесу падальщики есть, он не сомневался. Там, где есть человек, там сразу же появлялись эти твари. Аль-Бакри думал даже стаскать все тела в какой-то из подвалов (их было вокруг на удивление много), и завалить его, можно даже взрывом – умения у него хватило бы, а взрывчатки… Вот со взрывчаткой было все непонятно. От длинного, метров двадцати бункера, осталось не больше пяти; окажется ли там взрывчатка, принятая по описи, он не знал. Ведь не сам же он таскал тяжелые ящики. Вот в том, что автоматы с ящиками патронов к ним, и те самые приглянувшиеся пулеметы со снайперками здесь, рядом, он не сомневался. И это радовало душу. А предстоящая работа не радовала. Хотя, командир он или не командир?!

Уже через пять минут Насер сдал ему пост, а сам вместе со вторым воином сносил тела к тому месту, куда, как оказалась, рука командира добросила гранату – в тот самый момент, когда их жизнь круто поменялась. И Аль-Бакри эти перемены начинали нравиться. Если бы еще не Хафиз!

Поляна в этом месте удлинялась, заходя глубоко в лес, кажется, так далеко, что ее можно было принять за начинавшуюся (или заканчивающуюся здесь) дорогу.

Сауд даже прильнул к ней, пытаясь разглядеть заросшие колеи – но нет. Ни нога человека, ни какой-либо механизм своих следов здесь не оставили. Какая сила пробила эту просеку – вода, дикие звери или другой каприз всевышнего, он разобрать не мог. Аль-Бакри вообще лес не любил; он не понимал его, не разбирался – ведь не называть же лесом те чахлые заросли в афганских горах. А тут – настоящая Сибирь – от этого слова Сауда пробило морозом, так, что он чуть не сбился со счета.

Но нет – вот и Насер подошел, тяжело отдуваясь, для отчета. Солнце за прошедший час поднялось еще выше, так что было уже почти как в родной Сирии. Если бы еще не этот проклятый лес!

А воин подтвердил, что командир не ошибся в подсчетах: четыре ребенка, двенадцать мужчин и шестнадцать женщин отправил на тот свет проклятый Хафиз. Точнее троих из них проводил к всевышнему сам Насер, показав три пальца правой руки, а большим пальцем левой проведя себя по горлу – добил.